Неточные совпадения
— В мире идей необходимо различать тех субъектов, которые ищут, и тех, которые прячутся. Для первых необходимо найти верный путь к истине, куда бы он ни вел, хоть в пропасть, к уничтожению искателя. Вторые желают только скрыть себя, свой
страх пред жизнью, свое непонимание ее
тайн, спрятаться в удобной идее. Толстовец — комический тип, но он весьма законченно дает представление о людях, которые прячутся.
А что
тайна, то оно тем даже и лучше; страшно оно сердцу и дивно; и
страх сей к веселию сердца: «Все в тебе, Господи, и я сам в тебе и приими меня!» Не ропщи, вьюнош: тем еще прекрасней оно, что
тайна, — прибавил он умиленно.
«Подозревали меня всякую минуту-с, сам в
страхе и трепете, чтобы только их гнев утолить, спешил сообщать им всякую тайну-с, чтобы тем самым невинность мою перед ними видеть могли-с и живого на покаяние отпустили-с».
Люди из первой категории понимают, кто они, но молча, под неодолимым
страхом, ни словом, ни взглядом не нарушают их
тайны.
Так продолжалось изо дня в день, и доктор никому не мог открыть своей
тайны, потому что это равнялось смерти. Муки достигали высшей степени, когда он слышал приближавшиеся шаги Прасковьи Ивановны. О, он так же притворялся спящим, как это делал Бубнов, так же затаивал от
страха дыхание и немного успокаивался только тогда, когда шаги удалялись и он подкрадывался к заветному шкафику с мадерой и глотал новую дозу отравы с жадностью отчаянного пьяницы.
Ее
страх был очень основателен: уж из одного того, что мы знаем его
тайну, он со стыда и досады мог продлить свою злобу и из гордости упорствовать в прощении.
Тайный, внутренний инстинкт привел его на то место, где он разошелся сегодня с Николаевым. Ромашов в это время думал о самоубийстве, но думал без решимости и без
страха, с каким-то скрытым, приятно-самолюбивым чувством. Обычная, неугомонная фантазия растворила весь ужас этой мысли, украсив и расцветив ее яркими картинами.
Избранники сии пошли отыскивать труп и, по
тайному предчувствию, вошли на одну гору, где и хотели отдохнуть, но когда прилегли на землю, то почувствовали, что она была очень рыхла; заподозрив, что это была именно могила Адонирама, они воткнули в это место для памяти ветку акации и возвратились к прочим мастерам, с которыми на общем совещании было положено: заменить слово Иегова тем словом, какое кто-либо скажет из них, когда тело Адонирама будет найдено; оно действительно было отыскано там, где предполагалось, и когда один из мастеров взял труп за руку, то мясо сползло с костей, и он в
страхе воскликнул: макбенак, что по-еврейски значит: «плоть отделяется от костей».
Катя ее ненавидела и все говорила о том, как она убежит от тетки, как будет жить на всей Божьей воле; с
тайным уважением и
страхом внимала Елена этим неведомым, новым словам, пристально смотрела на Катю, и все в ней тогда — ее черные быстрые, почти звериные глаза, ее загорелые руки, глухой голосок, даже ее изорванное платье — казалось Елене чем-то особенным, чуть не священным.
«Я вас нашел, но не хотели вы
Признаться». Скромность кстати чрезвычайно.
«Вы правы… чтό страшней молвы?
Подслушать нас могли б случайно.
Так не презрение, но
страхПрочел я в ваших пламенных глазах.
Вы
тайны любите — и это будет
тайной!
Но я скорей умру, чем откажусь от вас».
Уже с последней станции он чувствовал
тайную тревогу; но тут просто смятение овладело им, смятение радостное, не без некоторого
страха."Как меня встретят, — думал он, — как я предстану? эх. Чтобы чем-нибудь развлечься, он заговорил с ямщиком, степенным мужиком с седою бородой, который, однако, взял с него за тридцать верст, тогда как и двадцати пяти не было. Он спросил его: знает ли он Шестовых помещиц?
Если земцы будут кричать:
страх врагам! чистосердечно и без преднамерения — это будет хорошо; но ежели они будут кричать с подковыркою, то есть увидят в этом кличе лишь средство удовлетворить некоторым
тайным преднамерениям, и ежели, вслед за тем, Пафнутьев или Никанор Дракин, с свойственною им ловкостью, сперва обиняком, а потом громче и громче, пустят слух о необходимости перемещения центра тяжести правящей Руси, — тогда ожидайте больших хлопот в будущем.
По отправлении этого письма Домной Осиповной овладел новый
страх: ну, как муж приедет в то время, как у нее сидит Бегушев, и по своей болтливости прямо воскликнет: «Благодарю тебя, душенька, что ты позволила приехать к тебе!» А она желала, чтобы это навсегда осталось
тайною для Бегушева и чтобы он полагал, что муж возвратился к ней нахрапом, без всякого согласия с ее стороны.
Но мы не остались. Нас влекла неведомая
тайная сила: нет силы большей в человеческой жизни. Каждый отдельно ушел бы домой, но вся масса шла, повинуясь не дисциплине, не сознанию правоты дела, не чувству ненависти к неизвестному врагу, не
страху наказания, а тому неведомому и бессознательному, что долго еще будет водить человечество на кровавую бойню — самую крупную причину всевозможных людских бед и страданий.
Известно, какое страшное орудие составляла
тайная канцелярия, вместе с «словом и делом», в руках клевретов Бирона; известно также, что не один Бирон пользовался этим ужасным средством держать всех в безмолвном
страхе и повиновении.
С этой целью он прямо присоветовал городничему прислать к нему на дух полосатого квартального на первой же неделе. А на духу он обещал его хорошенько пронять и, гневом Божиим припугнув, все от него выведать, что в нем есть
тайного и сокровенного и за что он всего касающего чуждается и даров не приемлет. А затем сказал: «Увидим по открытому
страхом виду его совести, чему он подлежать будет, и тому его и подвергнем, да спасется дух».
Бедному глухому в голову не могло прийти, что Муму себя визгом своим выдаст: действительно, все в доме скоро узнали, что собака немого воротилась и сидит у него взаперти, но из сожаления к нему и к ней, а отчасти, может быть, и из
страха перед ним не давали ему понять, что проведали его
тайну.
Пускай от сердца, полного тоской
И желчью
тайных тщетных сожалений,
Подобно чаше, ядом налитой,
Следов не остается… Без волнений
Я выпил яд по капле, ни одной
Не уронил; но люди не видали
В лице моем ни
страха, ни печали,
И говорили хладно: он привык.
И с той поры я облил свой язык
Тем самым ядом, и по праву мести
Стал унижать толпу под видом лести…
И кто бы смел изобразить в словах,
Чтό дышит жизнью в красках Гвидо-Рени?
Гляжу на дивный холст: душа в очах,
И мысль одна в душе, — и на колени
Готов упасть, и непонятный
страх,
Как струны лютни, потрясает жилы;
И слышишь близость чудной
тайной силы,
Которой в мире верует лишь тот,
Кто как в гробу в душе своей живет,
Кто терпит все упреки, все печали,
Чтоб гением глупцы его назвали.
— Вот! — кратко сказал Авдей и смотрит на меня, растерянно улыбаясь. Его серьёзное, красивое лицо осунулось, поблёкло, глаза налились томной мутью, и сквозь неё из глубины сверкают незнакомые мне искры
тайной радости,
страха или злобы — не пойму я.
Я противопоставляю два различных мироощущения, два навыка мысли, две души. Основная сущность их — одинакова, — стремление к добру, красоте жизни, к свободе духа. Но по силе целого ряда сложных причин большинство человечества еще не изжило древнего
страха перед
тайнами природы, не возвысилось до уверенности в силе своей воли, не чувствует себя владыкой своей планеты и не оценило сущности деяния как начала всех начал.
На десятом году подружилась она с этой девочкой, тайком ходила к ней на свидание в сад, приносила ей лакомства, дарила ей платки, гривеннички (игрушек Катя не брала), сидела с ней по целым часам, с чувством радостного смирения ела ее черствый хлеб; слушала ее рассказы, выучилась ее любимой песенке, с
тайным уважением и
страхом слушала, как Катя обещалась убежать от своей злой тетки, чтобы жить на всей божьей воле, и сама мечтала о том, как она наденет сумку и убежит с Катей.
Она его всем своим холодным корпусом замещала, и я с особой усладой
тайного узнавания прижималась к ней стриженым, горячим от лета, затылком, читая Валерии вслух запрещенные матерью и поэтому Валерией разрешенные — в руки данные — «Мертвые Души», до которых — мертвецов и душ — так никогда и не дочиталась, ибо в последнюю секунду, когда вот-вот должны были появиться — и мертвецы и души — как нарочно слышался шаг матери (кстати, она так никогда и не вошла, а всегда только, в нужную минуту — как по заводу — проходила) — и я, обмирая от совсем уже другого — живого
страха, пихала огромную книгу под кровать (ту!).
Вскоре за погибелью кадета спальная комната, из которой исходили главнейшие
страхи Инженерного замка, была открыта и получила такое приспособление, которое изменило ее жуткий характер, но предания о привидении долго еще жили, несмотря на последовавшее разоблачение
тайны.
Не чаял Алексей так дешево разделаться… С первых слов Патапа Максимыча понял он, что Настя в могилу
тайны не унесла… Захолонуло сердце, смертный
страх обуял его: «Вот он, вот час моей погибели от сего человека!..» — думалось ему, и с трепетом ждал, что вещий сон станет явью.
Княгиня ж ко грамоте
тайной печать
Под многим привесила
страхом,
И вслух её строки Канут прочитать
Велит двум досужим монахам.
Было ли во мне какое-нибудь сладострастное чувство в то время, когда больная обнажалась на наших глазах? Было, но очень мало: главное, что было, — это
страх его. Но потом, дома, воспоминание о происшедшем приняло тонкосладострастный оттенок, и я с
тайным удовольствием думал о том, что впереди предстоит еще много подобных случаев.
Шишкина так и подмывало схватиться с места и сказать ему: «Ан, нет, мол, есть же! есть!» и показать в подтверждение полученное им письмо и деньги и для окончательной убедительности признаться, что сам он член
тайного общества и что, стало быть, русские не совсем уж круглые дураки и презренные рабы, какими изволит изображать их господин Свитка. Однако же попридержал на время свою прыть «под
страхом неминуемой ответственности».
И через час Пахом на рыженькой кобылке ехал уж возвещать Божьим людям радость великую — собирались бы они в Луповицы в сионскую горницу, собирались бы со
страхом и трепетом поработать в
тайне Господу, узреть свет правды его, приять духа небесного, исповедать веру истинную, проникнуть в
тайну сокровенную, поклониться духом Господу и воспеть духу и агнцу песню новую.
Со
страхом и с верой, с надеждой и с любовью слушай, непорочная дева, мое пречистое слово живое: в
тайну проникай, знамя Божье поднимай, душу духу отдавай!
И к тому ж они откровенны — хлыст даже помыслов своих не скрывает от единомысленников; тут действует на него
страх, что пророк или пророчица обличат на соборе его
тайные помышленья.
Перед «отмщением» Толстой преклоняется не «в
страхе и недоумении», не как перед высшею
тайною, о которой человек не смеет рассуждать.
Ее вводил в сомнение незнакомый почерк, очевидно торопливо и едва ли не под
страхом тайны писанного письма, и ей про всякий случай необходимою казалась помощь мужчины.
В
страхе же человек совсем не переживает аффекта стояния перед бездной, перед
тайной, перед бесконечностью, наоборот, он погружен в низший, обыденный, посюсторонний мир.
Но им никогда не удастся опровергнуть той истины, что в
страхе смерти, в священном ужасе перед ней приобщается человек к глубочайшей
тайне бытия, что в смерти есть откровение.
Человек, одержимый
страхом смерти, целиком находится по сю сторону жизни, в этом мире, и не способен уже испытывать трансцендентного ужаса перед
тайной смерти, он слишком поглощен своим организмом, слишком привязан к земной жизни и дрожит за нее.
Признаком значительности человека Киркегардт считает именно беспричинный, ни на чем не основанный
страх,
страх перед трансцендентной
тайной бытия, то, что Отто называет Mysterium tremendum.
Можно испытать заботу и
страх перед болезнью близкого человека и опасностью смерти, но, когда наступает минута смерти, заботы уже нет и нет обыденного
страха, а есть мистический ужас перед
тайной смерти, есть тоска по миру, в котором смерти нет.
Побеждай низменный, животный
страх смерти, но всегда имей в себе духовный
страх смерти, священный ужас перед
тайной смерти.
Генезис духа, генезис сознания, различение и оценка вызывает
страх, ужас,
страх безотчетный и беспричинный,
страх перед
тайной божественной жизни, от которой человек отпал.
Страха перед Богом не может и не должно быть, выражение «
страх Божий» неточное и требует истолкования, перед Богом можно испытывать лишь мистический ужас, ужас перед бесконечной
тайной и испытывать тоску по Богу.
То же, что я называю «ужасом», — бескорыстно, не утилитарно, не эвдемонистично, не означает озабоченности и
страха перед будущими страданиями, а чистое переживание бездны, отделяющей наш греховный обыденный мир и нашу низшую природу от высшего, горнего, божественного мира, от бесконечной
тайны бытия.
Древний
страх, терзавший человека, беспомощность и покинутость человека, искание помощи и покровительства есть смешение священного, трансцендентного ужаса перед
тайной бытия, перед бездной и
страха животного, овладевшего грешным миром,
страха в узком смысле слова.
Духовная и нравственная жизнь человека определялась
страхом перед Богом и перед добром, а не священным ужасом перед Божьей
тайной, не тоской по Божьей правде, не любовью к Богу и Божьему добру.
От
страха, злобы и стыда он оцепенел… Что теперь делать? Что скажет жена, если узнает? Что скажут сослуживцы? Его превосходительство наверное похлопает его теперь по животу, фыркнет и скажет: «Поздравляю… Хе-хе-хе… Седина в бороду, а бес в ребро… шалун, Семен Эрастович!» Весь дачный поселок узнает теперь его
тайну, и, пожалуй, почтенные матери семейств откажут ему от дому. О подкидышах печатают во всех газетах, и таким образом смиренное имя Мигуева пронесется по всей России…
И с той самой поры она считает себя гораздо честнее. Нужды нет, что она вела больше года
тайные сношения с чужим мужчиной, а теперь отдалась ему, все — таки она честнее. У нее есть для кого жить. Всю свою душу отдала она Васе, верит в него, готова пойти на что угодно, только бы он шел в гору. Эта любовь заменяла ей все… Ни колебаний, ни
страха, ни вопросов, ни сомнений!..
Машенька вспомнила, что у нее в корзине под простынями лежат сладости, которые она, по старой институтской привычке, прятала за обедом в карман и уносила к себе в комнату. От мысли, что эта ее маленькая
тайна уже известна хозяевам, ее бросило в жар, стало стыдно, и от всего этого — от
страха, стыда, от обиды — началось сильное сердцебиение, которое отдавало в виски, в руки, глубоко в живот.
— При этих условиях мне, конечно, ничего не оставалось делать, как принять твердое решение сделаться мужем Конкордии. Кто бы был так неблагоразумен, чтобы отказаться от счастья, которое было в его руках… Но тебе, дружище, я поведаю свою
тайну… Меня пугает это счастье… Чем заслужил я его? Мое состояние, ты знаешь сам, сильно расстроено… А теперь я снова богат… Мною, повторяю, овладевает
страх…
Разумеется, что счастливым соперником ее приняты были все меры к уничтожению этого замысла; но дипломатке не показывали, что
тайна открыта. Русские офицеры, собравшиеся в замке, и хозяйка его, как давно знакомые, как приятели, беседовали и шутили по-прежнему. К умножению общего веселия, прибыл и карла Шереметева. С приходом его в глазах Аделаиды все закружилось и запрыгало: она сама дрожала от
страха и чувства близкого счастия.
В собеседнике своего друга видел он уродливого, лукавого старичишку с рогами; постигал, что этот бес — хранитель
тайны, располагавшей судьбою Владимира, и потому
страх, грусть и негодование попеременно отзывались на лице святого старца, как на клавишах разнообразные звуки равно печальной песни.